Под вечным небом
 Да, были и есть писатели-деревенщики: Распутин, Белов, Астафьев, Фёдор Абрамов… На встречах с ними залы ломились от поклонников. А художники?
Германа Травникова, как художника и человека, породила деревня. Всем, чего он достиг — он обязан деревне. И не просто её быту и укладу, а окружающей природе. Впрочем, он хорошо сам рассказал об этом: лес был для него как «дом родной». С трёх лет с братом охотился, а в четыре «уже сам поймал первого зайца». Когда его определили в детсад, в первый же день, открыв окно, убежал… в лес!
Едва приметная полевая дорога, застланная мятликом, пыреем и птичьей гречишкой. Кое-где встречались белые зонтики ромашки и клевера, над которыми жужжали шмели и пчёлы. А он лежал на спине, раскинув руки. Ласкающий ветерок овевал его. По небу плыли облака, нагромождая вековые замки, сказочных зверей, сахарные осыпи фантастических каньонов!
В «Дневнике писателя» Достоевского читаем: «… дети людей должны родиться на земле, а не на мостовой. Можно жить потом на мостовой, но родиться и всходить нация… должна на земле, на почве, на которой хлеб и деревья растут».
В обыденном смысле нечто подобное мы называем малой родиной! Но в принципе понятие это шире. У Достоевского это было, говоря его словами, маленькое и незамечательное Даровое (под Зарайском), которое оставило в душе писателя самое глубокое и самое сильное впечатление на всю жизнь, у Травникова — Осиновский кордон, Боровлянка…
Бывает, что какой-либо деревенский мотив, неведомыми путями неожиданно обозначится в душе, преобразуясь в пронзительный образ. И не ответить, как и почему это происходит. Чувство выплывает из детства на уровне бессознательного.
Чудная акварель «Лапта — игра весенняя». За околицей берёзы ещё голые, но грачиная колония уже обустраивает старые гнёзда. В ложбинках снег, хотя большие полянки освободились от него. Их-то и облюбовали мальчишки под лапту. Целый набор мальчишеских атрибутов: брошенные велосипеды, собачки, болельщики, бита, а вот и сам мячик! Движение, азарт. Вдали окраина деревушки, трактор с грузовой тележкой, речка.
Бездна трогательной поэзии! Всё давно пережито и куда-то ушло. Но, поди же ты, всколыхнулось. Ностальгия? Но в том-то и дело, что взгляд художника шире. Он ощущает природу как духовную константу бытия. Он живёт в ней, она для него естественна и гармонична. На его полотнах мы не увидим гипертрофированную заумь под современный авангард. И как тут не вспомнить слова академика Сергея Аверинцева, сказанные о нашем времени: «Бывали времена упадка, безумия, но времён, когда разрешено всё, кроме гармонии — таких времён не было».
А вообще-то художник учится всю жизнь. Эта черта присуща профессионалам. Современный римский историк искусств Ренато Чивелло как-то сказал: «Некоторые посредственности очень напыщенны. А вот знаменитый Де Кирико, с которым я дружил, говорил мне: «Знаешь, я в этой жизни ничего не понял». И это замечательно!..» В предисловии к одному своему альбому Герман Травников написал: «Я прожил полвека, но, кажется, только сейчас начинаю находить свой путь в искусстве. Пока ни в одной работе не удалось высказаться с желаемой полнотой».
Можно нарисовать десяток-другой картин, а можно сотни. Однако количество никогда не перейдёт в качество. И Травников это хорошо понимает. Он раздвигает рамки пейзажа, а точнее — природы, стремясь включить её в контекст истории!
И тут уж нам никак не обойтись без Николая Константиновича Рериха. Специалисты отмечали «истоки его художественного метода в постижении истории — в неразрывной связи с вечной природой». Нечто подобное мы наблюдаем в лучших работах Германа Травникова. Одна из них — «Курган». Название может быть не совсем точное. Это не город. В 300-400 годах нашей эры на крутом берегу Тобола появилось древнейшее захоронение — огромный могильный холм, под которым покоился прах скифо-сарматского вождя. Эффект необозримой древней степи создает тревожный тёмно-красный колорит. А тут ещё колдовской необъяснимый ритм тяжёлой вспашки. А тут ещё вечные поселенцы седых веков — чайки. Столетиями прокатывались звенящей ковыльной степью скрипучие повозки угры, жарким нахрапом монгольские сотни, гордые колесницы степняков!
Фактически художник сумел на одном полотне символически столкнуть две цивилизации: ушедшую, погасшую во времени, — этот могучий живой простор степи, взметнувший на своей волне циклопическую могилу, — и современную — теряющийся в синей дымке загадочный белый город с церковью.
Подобное художественное обобщение подвластно только человеку с образно-философским мышлением.
Борис Карсонов
Вверх страницы
|
Герман Травников
